– Сама пригласила?
– Ну да, прислала открытку по почте.
Выяснилось следующее. Еще в начале декабря Иннокентий получил на адрес матери приглашение на корпоративный новогодний вечер от издательства «Работа». Лавочкин никогда не забывал о Елене Михайловне – Елене Прекрасной, как он ее называл, – и немного жалел, что тогда поспешил продать ей свою долю в общем бизнесе. Но что сделано, то сделано, не воротишь.
Однако в последнее время, когда приходилось перебиваться случайными заработками, у него затеплилась надежда: а что, если попросить Елену взять его на работу?
Он неосторожно поделился этой идеей с женой, Татьяна сразу же раскатала губу: мужу дадут должность заместителя гендиректора, огромную зарплату, служебный автомобиль, может быть, даже и квартиру купят! Иннокентий осторожно поддакивал супруге, не решаясь разрушить ее фантазии. Он слишком любил Таню, понимал, что у них большая разница в возрасте, и если не обеспечивать молодую жену, она может сделать ноги. На руках обычно носят женщин, которые легко могут убежать…
В общем, вскоре Иннокентий и сам уже почти поверил в то, что у него того и гляди появится замечательная высокооплачиваемая работа. На корпоративе он бросился к Елене Прекрасной, намереваясь закинуть удочку насчет какой-нибудь должности в издательстве. Однако директриса его даже не узнала! Неужели он так изменился?
Когда Лавочкин назвал себя, Кириллова рассеянно протянула:
– Да-да, я вас помню…
Ни дружеского «ты», ни радостной улыбки узнавания – ничего!
Позднее, выпив два бокала вина (кстати, очень хорошего), Иннокентий осмелел и снова подошел к Кирилловой.
– Елена… Михайловна, я хотел бы предложить себя… свои знания и опыт нашему… то есть уже вашему издательству… Если бы у вас нашлась какая-нибудь вакансия для меня, я был бы очень вам благодарен.
Директриса сухо ответила:
– Я подумаю, Илларион.
Она перепутала имя! Случайно или нарочно, чтобы унизить и поставить на место?..
Лавочкин мгновенно протрезвел, у него испортилось настроение, и сразу после выступления Николая Баскова он покинул праздник.
– Кто-нибудь видел, как вы уходили? – спросила я. – Кто-нибудь может подтвердить ваши слова?
Иннокентий пожал плечами:
– Может, кто и видел. Но я ушел по-английски, не прощаясь, так что вряд ли окружающие заметили потерю. В расстройстве несколько часов бродил по центру, прикидывал, как сообщить Танюше, что должности не будет. Решил пока не говорить… А что такое? Почему вы всем этим интересуетесь?
– Дело в том, что Елену Михайловну убили на том самом корпоративе.
Иннокентий изменился в лице.
– Это я виноват! – воскликнул он. – Она погибла из-за меня!
От радости я потеряла дар речи. Неужели я каконец-то нашла убийцу? И он так запросто признается в содеянном? Ура, мои мытарства закончились, с меня снимут все подозрения, я перестану скрываться и снова стану добропорядочным членом общества!
– Каким образом вы ее убили? – спросила я.
Мужчина вздрогнул:
– О чем вы?! Я ее не убивал! Я видел, как это произошло, но не вмешался.
Радость моя немного померкла, но оставалась надежда, что Лавочкин выведет меня на след истинного преступника.
– Что конкретно вы видели?
– Когда Лена танцевала, какой-то молодой человек подсыпал ей что-то в бокал. Он действовал молниеносно, я бы не обратил на него внимания, если бы не блюдо с устрицами. Оно стояло рядом с бокалом Лены, а я, понимаете, никогда не пробовал устриц… Вот я и смотрел на это блюдо, прикидывал: будет ли это неприлично – перегнуться через весь стол и взять устрицу? И в этот момент парень сыпанул в шампанское Елены какой-то порошок. А я… я ничего ей не сказал. Я был так зол на нее, ведь она унизила меня: назвала другим именем, отказала в работе… В общем, я решил, что ей подсыпали какой-то наркотик, может, экстази или что там сейчас модно принимать в ночных клубах…
– Экстази, кажется, продается в таблетках, – заметила я. – По крайней мере в фильмах так показывают.
– Правда? Не знал. Но теперь, когда Елена мертва, я думаю, что это был не наркотик, а яд. Я мог спасти ей жизнь, но меня занимала только моя уязвленная гордость!
Вид у Лавочкина был такой скорбный, словно умерла не посторонняя женщина, отнявшая у него часть общего бизнеса, а близкий человек. Мне показалось, что его по-настоящему терзают муки совести. Такие люди вряд ли способны на убийство.
– Как выглядел этот парень?
Иннокентий на секунду задумался.
– Типичный подхалим. Около тридцати лет. Был одет в темный костюм – серый или синий, не помню. И еще у него был яркий галстук, с попугаями.
Ветерков! Я сама узнала его по галстуку дикой расцветки. Интересно, что за порошок он подсыпал своей начальнице? Неужели и правда – экстази? Но с какой целью? Этот шпион намеревался выведать у директрисы секретную о ее бизнес-планах? Хотел ее соблазнить? Довести до невменяемого состояния, скомпрометировать, а потом шантажировать?
– Слушайте, – встрепенулся Лавочкин, – а мне ведь, наверное, надо встретиться со следователем? Мои показания помогут найти убийцу!
– Ваши показания, безусловно, заслуживают внимания. Вот только, боюсь, убийцу вы не видели. Вы ушли сразу после выступления Баскова, правильно? А Елену Михайловну убили полчаса спустя, ударили в висок стальным подносом.
Лавочкин озадаченно пощелкал языком.
– Есть версии, кто это мог сделать?
– Милиция считает, что я.
– Вы?!
– Ну да. Раньше я служила журналистом в газете «Работа», потом Елена Михайловна вышвырнула меня на улицу без выходного пособия. Якобы я убила ее из мести…